МОРВАЭН Стихи

[Феанор][Маэдрос][Маглор][Келегорм][Карантир][Куруфин][Амрод&Амрас]

[в начало][Клятва][Войны за Сильмарилы][Галерея][Фанфики][Ссылки]

• N.M. - C.F.

• Дремлет лебяжий город...

• Черный пес

• Namna Ercassiono

***
N.M. - C.F.

Время уходит, но есть еще пара часов.
Спят часовые холодным безжизненным сном.
Над обреченной землей,
погружающейся во мрак,
крики далеких ворон.
Двери захлопнув, я закрываю засов.
То, что огнем рождено, будет взято огнем.
То, что не взято судьбой -
в огонь, иначе никак.
Видимо, это закон.

Я один стою на сером песке,
На сожженном битвой стылом песке,
Клочья дыма, летящие вдалеке,
Заберут мою радость и муку -
Я держу твое сердце в левой руке,
Твое светлое сердце - в левой руке,
В моей мертвой холодной левой руке -
И оно обжигает мне руку.

Ты говорил о деле - дело завершено.
Ты говорил о силе - сила в моих руках.
Ты говорил о многом - я говорю одно:
Я отвергаю страх.
В трещинах плоти мира черная кровь горька,
В небе клокочет пепла белая круговерть -
Прикосновенье света помнит моя рука -
Я отвергаю смерть.
В недрах моей пустыни ты прорастал травой,
В пасти тоски бессонной ты мне кричал "держись" -
Ты начинал мой путь, а я завершаю твой -
Я отвергаю жизнь.

В этот час ни в чем тебя не виню -
Ты один был утром нашему дню,
Пред тобой одним колени склоню
Там, где мы увидимся снова.
Я иду - и несу твое сердце к огню,
Твое белое яркое сердце к огню,
Вслед за телом моим - твое сердце к огню,
И оно не желает иного.

Время уходит, но есть еще царственный миг -
Тот, что свободен от страха, сомнений и лжи.
Я на краю судьбы,
а внизу пламенеет свет -
он же горит во мне.
Что же, пускай я не лучший был твой ученик -
Так получилось, что я до сих пор еще жив.
То есть - отныне - «был».
И мой последний ответ
Я нахожу в огне.

***

Дремлет лебяжий город

тихо во сне бормочет:

купол небес распорот

лезвием долгой ночи.

Налиты горьким соком

трав луговых соцветья,

а в камышах высоких

тонко щебечет ветер.

Ай, Королева-Птица,

лебедь сереброкрылый!

Что же в ночи не спится

тени твоей унылой?

Что на груди тяжелым

гнетом лежит доселе?

Что над скалистым молом

волны тебе пропели?

волны словес не знают,

сна не деля от яви -

где же вожак твой, Стая?

где же король твой, Гавань?

Ай, мой город прибрежный,

белых приют скитальцев!

Светит ли он как прежде,

не обожжет ли пальцы

тем, кто его коснется,

тем, кто хранит смиренно

свет, что превыше солнца,

пламень неопаленный?

Гордая королева,

крылья твои померкли,

станешь ли ты пред гневом

тех, кто себя повергли

в бездну путей забытых,

в память словес жестоких -

слышишь - поют копыта?

Скачет твой рок с востока.

яростен и увечен,

едет он издалече,

рыжей короной венчан,

туман накинув на плечи.

Небо алеет злостью.

Кровью окрасив вечер,

к пепельной деве в гости

едет король увечный.

Близок предел желанный

долгой его охоты.

Скоро твои тараном

он отворит ворота.

Ай, Королева-Птица,

чайка в ночи кровавой!

Время мечам скреститься,

время жестокой славы.

Знала ли, выбирая,

что отвечать так скоро?

Сердцем твоим пылает

мертвый лебяжий город.

ЧЕРНЫЙ ПЕС

Turcafinwen

Тогда

***

(Post Sudden Flame)

На полуденный закат
от полночного восхода
через мокрый камень брода
отступающий отряд.
Легкий свист стрелы в кустах.
Соколиных крыл размах.
Волчий вопль, павший тополь,
жаркий амок, стылый страх.

Снег, летящий над землей.
Дым, клубящийся незримо.
В полутьме скользящий мимо
черноперый козодой.
Стылый пепел сентября.
Желто-алая заря.
Сталь кирасы. Рысь Пегаса.
Сорок дней, прошедших зря.

Вот как вышло, братец-зверь –
больше нет тебе добычи,
наше злое пограничье
проиграли без потерь.
Никнет жухлая листва.
Плачет мокрая сова.
Сон непрочен. Век порочен.
И кончаются слова.

***

(О собаках первая)

…он вернулся с лицом, затворенным на ключ,
и с душой, разоренной дотла,
в час, когда из-за серого марева туч
солнце рвалось осколком стекла,
он присел у огня и молчал о своем,
словно камень, недвижен и нем,
он пришел в посторонний безрадостный дом,
как приходят домой насовсем.

Он молчал и смотрел в раскаленный очаг,
и глаза его были темны,
за окном через ранний предполночный мрак
пробивались кусочки луны,
он уехал верхом, а вернулся пешком
через восемь безумных недель,
он сидел у огня и молчал о своем,
за окном колотилась метель,
снег сорвался с цепи, ветер выл, как прибой,
пламя жадно глодало дрова,
черный пес, милый друг, что же сталось с тобой
в этой смутной стране колдовства,
где туман удушает, где травы растут
на скелетах незваных гостей,
что же делал ты там, что же делать мне тут
с разоренной душою твоей?

Ты глядишь на огонь. Я гляжу за окно,
там река умирает во льду,
я не вижу тебя, но мне ясно одно –
что наутро ты скажешь «уйду»,
не удержишь тебя ни вином, ни виной,
хоть разбейся, хоть плачь и хоть вой –
потому что я знаю, что было с тобой.

Но не знаю, что будет со мной.

***

(Narcorondollo или о собаках вторая)

Мне больше не снится пепел.
Я бросил ловить собачек,
я редко хожу на крышу,
я часто смотрю в окно.
А ветер знамена трепет,
а ветер над степью плачет -
что вышло, братец, то вышло,
и хуже быть не должно.

Не вечно нам быть гостями.
Не вечно нам ездить строем,
охотиться в местных рощах
и пить дрянное вино -
но то, что случится с нами
припишут иным героям,
все будет гораздо проще,
а хуже быть не должно.

Ты знаешь, я тоже помню
и пламя, и ночь, и горы -
но, видно, промазал лучник,
и сердце мое пронзено -
мой свет остается темным.
Я понял все слишком скоро -
но дальше нам будет лучше.
Ведь хуже быть не должно.

***

(...я пью за падение Дориата...)

Он говорил, сжимая в кисти
Жесткую рукоять:
- Что же, несбывшийся сын, прости –
Здесь тебе выбирать,
Ты не прошел через лед и дым.
Ты не оплавлен в нем –
То, что мое, должно быть моим.
Иначе сожгу твой дом.

Он говорил – лицо, как печать:
- Времени больше нет.
Ты предпочел укрыться, смолчать –
Я отыскал твой след;
Пала защита, и ты, и я –
Равно перед судом.
Сбрось пелену, беги забытья –
Иначе сожгу твой дом.

Он говорил, вступая под свод
Зыбких лесных теней:
- Ты убоялся судьбы; и вот –
Ныне повенчан с ней;
Может, и лучше – что делать нам
Вместе – в пути одном?
Раньше ты внял иным голосам –
Теперь я сожгу твой дом.

Лес был безмолвен – и был тяжел
Темный покров листвы.
Он проиграл. Он был. Он ушел.
Нам остаетесь – вы,
Вы, приученные лгать о нас
Сотнями голосов,
Ныне воспринявшие сполна
Бледную кровь лесов.

Чем же ответить на вызов – здесь,
Здесь, без его руки?
Нас не покинул наш дух – и месть
Красит огнем зрачки.
Мы – неизменны, как плоть земли.
Как по спине – кнутом –
Голос: «Вы делали, что могли.
Теперь – сожгите их дом».

***

(вассалитет)

Дорога твоя легка –
Рукой шального стрелка
Отправлен в долгий полет твой яростный взгляд.
Над серым пеплом руин,
Которым ты господин,
Над черной стезей пути без права назад.

Над белым снегом высот,
Куда никто не придет,
О нем никто не поет, не в силах дышать,
Когда сжигает рассвет
Трехрогий горный хребет,
Сокрывший в недрах своих безмолвную рать.

Ты был из многих одним,
Ты был похожим на дым,
На серый летящий дым над жгучим костром.
Ты был подобен ножу,
Ты ждал свою госпожу,
В лиловых шелках сторожащую древний дом.

Ее, чье имя – Зима,
Ее, чьи одежды – тьма,
Ты славил волей своей и песней своей,
За ней летит воронье –
И ты дождался Ее,
Ты шел по следу Ее и встретился с Ней.

Над серым пеплом в ночи
До света птица кричит –
Над черной стезей пути без права назад –
И славит Ее твой дом,
Не зная лишь об одном –
Что ты уже год как смотришь в Ее глаза.

Что весь этот долгий год
Она тебя верно ждет,
И имя твое рисует пером по льду –
И месяц не минет, как
Она подаст тебе знак –
И будешь ты с Ней, а я за тобой пойду.

Ей сна и покоя нет –
Она отыщет твой след –
И будешь ты мертв, а я за тобой пойду.

***

(Финал)

En la voz entrecortada
van sus ojos -
lo negro
sobre lo rojo.
F.G.Lorca

Слышен в высоком зале
голос струны бессонной:

- Долго тебя искали,
мерили ратью конной
серых путей молчанье,
хмурое бездорожье,
звали тебя, кричали,
а отыскать - не можем.
Где же тебя найти нам?

- Сердце мое не бьется.
В каменной паутине
свитой на дне колодца,
в горькой воде подгорной,
в зале подземном, темном,
станет мой голос черным,
станет мой дух бездомным.

- Меченый знаком стали,
ждать ли тебя обратно?
Руки мои устали,
речи твои невнятны.

- За море шел четвертым,
многих увел с собою.
Ныне лежу я - мертвый,
рядом - другие двое.
Здесь мой огонь низложен,
здесь завершаю слово.
Грудь моя - вместо ножен
для острия чужого.

- Ветер ушел с тобою,
полночь - тебе невестой.
Нет нам теперь покоя -
воля твоя известна:
от серебра с лазорью
ждать вестей бесполезно -
к морю уходим, к морю,
к морю ведем железо.
К устью реки багряной,
где хоронится ныне
пламень златосиянный,
пламень нашей гордыни,
где над обрывом белым
птица крыла простерла...

- ...Холодно жить без тела.
Ночь подступает к горлу...

- ...где над святым обетом
время смеется нагло.
Нам не дождаться света.

- Мне - не вернуться в Аглон.

Теперь

***

(к слову о Disposessed)

Низложенные всеми, кроме ветра,
оставленные на краю апреля,
растянутые через безначалье,
как перед штормом – корабельный шкот,
мы проползем свои пятнадцать метров
до нашей никому не нужной цели,
и нам плевать, куда теперь причалим
и кто туда за нами приплывет.

Подверженные хрупкости размера,
размеренные шагом метронома,
запомнившие все до самой точки,
и ничего не взявшие взамен,
утратившие все, помимо веры,
познавшие огонь и боль разгрома,
закопанные в вечности, как в бочке,
забытые внутри сгоревших стен,

не сломанные – сложенные в ящик,
не сыгранные – собранные горстью,
не преданные – предавшие что-то,
что нам от века не было дано,
не избранные чем-то настоящим,
мы ждем свою единственную гостью,
нам нужно завершить свою охоту,
нам нужно жить, но это все равно –

гори, гори, пылай, покуда можно,
отдай себя за море, сталь и камень,
не преклоняй ни перед кем колени,
считай себя последним из шести –
мы – палаши, упрятанные в ножны,
мы вписаны небрежными значками
в чужую книгу судеб и свершений –
иди легко. Смотри вперед. Прости.

***

(Домой-1)

Теперь так мало в ойкумене наших,
что мы сломали нашу ойкумену,
и разбросали по ветру осколки,
не думая, что кто-то – подберет.
Оставили кому-то нашу чашу,
кому-то – месть за давнюю измену,
кому-то – ночь, кому-то – шкуру волка,
и мирно спим три жизни напролет.

Нам снятся сны (привет датчанам). Время
течет без нас багровою рекою
летучими мышами крыта кровля
летучими тенями полон сон.
Мы – сами по себе. Мы не со всеми.
Ничто не рушит нашего покоя,
мы – из другой палаты, нам не ровня
ни здешний кесарь, ни его закон.

Отравлены полуночным дурманом,
посажены, как травы-медоносы,
оставлены в земле, где правит случай –
но рвется угольком в тревожной тьме
единственное слово старой раны,
единственный ответ былых вопросов –
нам снится золотое восьмилучье
и крепость на обугленном холме.

И в этот час, о светлый мой союзник,
мы понимаем всю проблему срока,
нависшего над нами смертной тенью,
открывшего нам долгий путь домой –
ты видишь, бьется пламя в старой кузне,
ты видишь, море движется к истоку,
и восстает из мрака безвременья
звезда Владык над гибнущей землей.

***

(Трасса или домой-2)

Ветлы летят назад – видно, уже за сто.
Гаснет луна, и ветер в горсти зачах.
Не говори, что здесь трасса идет крестом –
что до креста, то мой – о восьми лучах –
льется тревожный свет с полночи на закат,
мы здесь одни, и некому ждать звонка –
скоро нас позовут – скоро пора назад –
знаешь, теперь нас видно издалека.

Кто-то бежит нам вслед, кто-то кричит в ушах –
вырви их голоса из своей души.
Нам отворили дверь, нам поставили шах,
нас осенил крылом сгоревший самшит –
сталь твоего венца стала б моим мечом,
светлый твой праздник стал бы моим постом,
только ты опоздал, я уже не при чем,
мы уже не враги – и хватит о том.

Нас могли бы догнать, но вряд ли смогли б успеть
нам помешать свернуть с прямого пути.
Вепрем через заплот и осетром сквозь сеть –
выжми педаль, рвани удила, лети
по-над асфальтом трасс, по-над стеклом домов
дальше шоссе нам станет Странной Тропой –
это последний шанс,
это славный улов –
мы пережили время. Пора домой.

***

(P.S.)

Когда заполнит грудь дремотная отрава,
когда свинец полей позолотит закат –
не в этом ли, скажи, и власть твоя, и слава,
мой сумрачный беглец, мой чужеродный брат?
Мы шли одной тропой – но путь твой был короче,
ты выбрал свой удел – и ныне мой черед –
не этого ли я выпрашивал у ночи,
когда латунь герба позолотил восход?

Проклятые слова не вяжутся, хоть тресни.
Не тот, видать, размах. Но ты меня поймешь,
не ты ли говорил, что в каждой новой песне
изящество речей лишь маскирует ложь,
и есть ли в песнях толк, ведь нас почти не слышно,
мы знаем, что не с нас легенда началась,
не этого ли мы просили у Всевышних,
мой призрачный певец, мой сумасбродный князь?

Конец недалеко. Наверное, победа.
А может быть, и нет. Но суть, поверь, не в том –
не здесь ли соль того, о чем вели беседы
мы в темный час, когда гроза нашла наш дом –
моя душа с тобой. Твой дух достался мне.
И наш извечный враг теперь не так уж страшен –
ведь мы с тобой – одно. И эта пара башен
почти для нас двоих. Хотя и не вполне.
 

Namna  Ercassiono

...горе погибшим, горе предавшим, горе ушедшим на ложный свет,

горе безжалостным и бессловным, горе тому, кого уже нет,

горе отдавшим душу во тьму, и горе сгоревшим черным огнем -

но дважды и трижды горе тому, кто ради чужого забыл свой дом!

Море лежит холодной завесой, море скрежещет о грудь камней,

мы добивались своей победы - и что прикажете делать с ней?

Мы дождались чужого прощенья, нам отворили небесный свод -

но горе тому, кто поверит чужому - и дважды тому, кто за ним пойдет!

Мы остаемся в этой земле, где воды светлы, а ночь холодна,

в камне по грудь, по колено в золе, испив все то, что могли, сполна,

мы остаемся на перепутье меж сушей и морем, меж светом и тьмой -

мы остаемся в этой земле, и нас не следует звать домой.

Каменный свод исчертив железом, мы воздвигаем свои врата -

ложе реки рассекают стены, реке по вкусу их высота -

река ласкает седые камни, и в шелесте легких ее шагов

мы слышим признание нашей веры, и не отвечаем на дальний зов.

Белые стены иного града, белые башни его пусты -

ты уходил, чтоб вернуться завтра, но тот, кто вернется - уже не ты,

в белой ночи мы звеним металлом, пасмурным днем мы вершим свой труд -

мы, кого ждали чрезмерно долго, мы, кого больше уже не ждут -

мы остаемся в этой земле, и эта земля принимает нас,

уголь, когда-то бывший алмазом - но вряд ли кого согреет алмаз,

а черная плоть окутана светом, и жаркий огонь пылает в сердцах -

мы долго слушали старших братьев - теперь мы можем слушать Отца.

Покуда ночь остается ночью, покуда день остается днем,

покуда смутами мир клокочет - нам есть, чем жить и что делать в нем -

покуда мир на куски расколот - в кольце из вечно сплетенных рук

звенит, звенит мой бессонный молот, выковывая из металла круг.

[e-mail] [Гостевая книга]