Айвис Нармэ "Эленнилэ"

[Феанор][Маэдрос][Маглор][Келегорм][Карантир][Куруфин][Амрод&Амрас]

[в начало][Клятва][Войны за Сильмарилы][Галерея][Фанфики][Ссылки]

       Тают слова, но всё сохраняет безмолвие.

Смертна память. Бессмертно забвенье зато.

Анарвен

Она родилась в Валинорэ. Она не видела другой жизни, кроме валинорской. И ни отец, ни мать её, ни отцы и матери их не были в Эндорэ. Отец – из Повернувших Назад, мать – полуваниэ – дети мира и спокойствия душою и телом, и ребёнок должен быть подобен родителям внутри, как и внешне...

Так откуда же в ней – этот интерес, рвущий пополам душу?!

Кто знает ответ? И неужели излечение лишь в том, чтобы выбрать только одну половинку души – и тем более страшно, что она знает – точно – какую именно она в этом случае выберет...

…Имя ей дали – красивое. Эленнилэ, Любящая Звёзды. Может, оно действительно было материнским прозрением – девочка с юных лет часто смотрела на звёзды, они манили её, и хотелось – взлететь, чтобы услышать, как они поют – ей ведь рассказывали, что в Песне их – память всего мира…

И росла – как любой эльфийский ребёнок, весело и безбедно. Ещё в детстве пробудился Дар Эленнилэ – в картинах отображать что есть и что было. И радовался стихотворец Линдэл, глядя на свою дочь, и думал, что нет юной эльдэ милее и послушнее, и уже рисовал в мечтах, таких же ярких, как картины девочки, выставки в Валмаре и уважение Мудрых…

А потом  - случилось ставшее ударом меча о стекло, с тихим звоном разбившее покойную жизнь.

Она впервые услышала о Феанаро.

В тот раз её впервые взяли на Большой Праздник Лета в Валмаре, традиция которого уходила ещё в первые века Благословенного Края. Юную Эленнилэ ошеломило такое празднество, проводившееся с размахом и собравшее чуть ли не весь Валинорэ. По малолетству она не участвовала в круговом танце, равно как и во всех танцевальных развлечениях, но там и так хватало интересного: особенно начинающую художницу волновали картины, точные и изящные, которые, правда, чем-то неуловимым не нравились ей... Но, когда по времени праздник уже подходил к концу, ненадолго смолкло веселье, и на середину круга вышел Сказитель и Летописец Румил, нолдо, живший в Валмаре. Он сказал:

- Эльдар, хранить память – наш долг перед Миром. И даже сейчас, в день праздничного веселья, пусть прозвучит сказание о том, как радость оборачивается скорбью – что мы должны помнить, дабы оно не повторилось.  

И спел он песнь о том, как многие годы назад, в этот самый день Праздника Лета, пришёл Черный Враг, и поразил Два Древа Света, и принёс Феанаро, сын Финвэ, великую клятву, что принесла народу великое горе… И навсегда стал Праздник отмечен печатью скорби, и будем мы это помнить, ибо нет для Эльдар забвенья…

Румил закончил пение. И, уходя с Места Песен, вдруг заметил перед собой девочку-нолдэ.

– Румил Мудрый, - почтительно начала Эленнилэ, подбирая слова, чтобы Мудрый не отказался отвечать, – скажите, правдива ли ваша песня?

Летописец оценивающе поглядел на неё.

– Да, юная эльдэ, правдива. Всё это было.

– Тогда я прошу вас, Румил Мудрый, расскажите мне о Феанаро! – с несознаваемым жаром произнесла Эленнилэ, и что-то странное, искристое, на миг мелькнуло в её взоре.

В глазах Румила появилось недоброе выражение, сменившее благожелательное любопытство.

– Зачем он тебе, девочка? Не такой юной и чистой душе предназначена эта история, потому что имя это – из самых тёмных закоулков памяти. Лучше будет, если ты никогда больше не заговоришь о старшем сыне Финвэ.

И Мудрый ушёл.

А девочка осталась в растерянности: «Почему – нельзя??»

Дома она была необыкновенно притихшая и задумчивая, и это обеспокоило её мать, Силиэ, игравшую на арфе и сочинявшую музыку на стихи мужа, но обладавшую и даром читать в душе.

– Yendenye, что с тобой? – участливо спросила она, подойдя к дочери, и жестом подозвала мужа.

– Я думаю о песне Румила, amme. - был ответ. – Мне бы хотелось больше узнать о Феанаро. Почему я раньше не слышала о нём?

Родители переглянулись.

– Ну что ж, yende, - вздохнул Линдэл. – видимо, без этого не обойтись. Пришла пора и тебе узнать Историю Сильмариллов…

Отец не рассказал ей сам, как обычно делал, но дал книгу. Эленнилэ читала, не отрываясь, даже забросила свои эскизы. И когда она, закончив чтение, возвратила книгу, отец спросил благожелательно, ожидая однозначного и, по его мнению, очевидного ответа:

– Ну, Элэ, каков по-твоему Феанаро и хочешь ли ты ещё узнавать о нём?

– Он велик. Во всём. – уверенно отвечала девочка. – Я бы хотела поучиться у него. А его злым делам – не зло Врага ли причиной, как и любому Искажению? Ты же сам мне говорил! Но почему так мало сказано о нём?

– Тебе, yendenye, хватит. – неожиданно сухо и жестко сказал отец…

Она попыталась загнать интерес поглубже в себя, отрицать его, но с каждым днём он жёг её всё жарче, и всё равно ей мучительно хотелось – знать…И это рвало пополам её душу, ведь Эленнилэ знала, что родители, подобно другим Валиноринни¹, не одобряют интерес к жизни Куруфинвэ Феанаро…

Но идти против себя – не было ни сил, ни желания…

Так Эленнилэ стала двулична.

Она говорила, что гуляет в лесу – и сидела в архиве; она говорила, что обязательно нарисует горный ручей – и создавала портрет Феанаро.

И душа больше не рвалась надвое, потому что выбор был сделан, и слагаемое души неожиданно оказалось больше целого...

В своих поисках, длившихся дни, складывавшиеся в месяцы, Эленнилэ забиралась во все архивы и книгохранилища, подробно осматривала рукописи, стараясь выловить хоть что-то, относящееся – к нему. К нему настоящему. Ибо что-то внутри говорило Эленнилэ – неправдиво слово летописи, искажено слово песни, но в одном и том же, и потому считается правдой… И как же мучительно ей хотелось уже не просто – знать что-то, а выяснить причину и суть этого искажения. Ведь исправление искажений приближает Арду Обновлённую...

Окончательно она поняла правдивость своей страшной догадки, закончив портрет. Эленнилэ и писала-то его в последние дни – через силу, а тут – просто не могла смотреть.

…Искаженное злом лицо с печатью Тьмы, сжигающий тяжёлый взор…

Но она знала, знала, что должно быть – не так. Эленнилэ была – Художница, и если она рисовала правду, то картина её «отзывалась» её душе, и казалось – не только ей самой – что миг – и то, что изображено на ней, наполнится дыханием жизни.

Этот же портрет – как застывшая маска. В чёрных, темнее ночи, глазах – нет Пламени. И говоришь – «Феанаро», и не дрогнут струны в душе, и не соотнести Имя – с картиной…

И Эленнилэ поняла – поняла так чётко, как никогда раньше, – она должна найти правду. Такую, чтобы её увидели все! Поиск этот обещал быть долгим... Но, в конце концов, у неё была в запасе вся почти бесконечная эльфийская жизнь, а подобная цель стоила в глазах Эленнилэ многих беспечальных лет.

И снова – не светлые поляны и склоны, не купола Валмара и шпили Тириона, а  – архивы, архивы, архивы. Старые, покрытые пылью – даже не книги, свитки…

Один из них назывался «Эсси». «Имена».

На время Эленнилэ забыла, зачем она здесь. Она зачарованно читала, внимая мудрому, не оставившему подписи. И слова, в которые – как знать! – возможно, были вплетены Чары, образами вставали во внутреннем взоре юной нолдэ: «Имена – суть Знаки Судьбы. Это вам скажет каждый из Квэнди, но не по смыслу имени должно судить. Может имя значить одно на языке нашем, но Знак другого на нём».

Читала, и были – Знаки Огня и Воды, Звезды и Льда, Дороги и Памяти, и другие, числом двенадцать… И по-иному звучали имена летописных героев… Феанаро – Знак Пламени, летящий язык Пламени на ветру… А потом – наваждение кончилось, и снова – поиск, поиск, поиск. Но содержание свитка запомнилось ей, и показалось – она видит приблизительный, как торопливый карандашный набросок, образ…

Но день уже склонялся к вечеру, и Эленнилэ, в раздумьях более глубоких, чем обычно, возвратилась домой.

–  Элэ! – услышала она голос матери. – Эленнилэ! Ты уже здесь?

– Да, иду, amme! – отозвалась Эленнилэ, подходя к двери дома… и Имя, будто услышанное впервые, Знаком Памяти обожгло её…

Видения, лихорадочные мысли проносились в её сознании, рождая осознание, горькое и прекрасное одновременно...

… так вот почему – этот интерес, рвавший пополам душу…

… она здесь, чтобы вспомнили, поняли, приняли…

… нельзя изменять прошлое…

… придёт Память…

Всё кончилось. Эленнилэ мотнула головой, отгоняя навалившуюся тяжесть, но сожаления о том, что теперь у неё распахнулись глаза души, не было в сердце, и нолдэ со вздохом шагнула в непонимающий дом.

Шло время.      

Эленнилэ должна была усиленно учиться, осваивая новые навыки и доводя до совершенства уже известные, чтобы после испытания мастерства её посвятили во взрослые эльдар, и тогда она станет уже Мастерицей-Художницей. Почти всё время ей приходилось проводить в Валмаре, где жила её Учительница, Аманиэ Илламирэ, и она уже не могла рыться в архивах. Эленнилэ сожалела об этом, но знала, что нельзя до поры позволить другим, особенно Ваниар с их ментальными техниками, узнать о тайных поисках молодой нолдэ.

…И вот она прошла Посвящение! Картина, написанная для этого Эленнилэ, была выставлена на Большом Празднике Лета среди лучших, и там в тот год она уже танцевала в круговом танце и вела собственный…

…Красива Эленнилэ. Серые глаза её – как колдовской туман над озером, сквозь который светят лучи звезды, а тёмно-каштановые кудри потоком падают на плечи. Прекрасна она, когда танцует на зеленых холмах Валмара, и вдохновенный румянец горит на её белых щеках…

О молодой Художнице уже стали петь, но для неё это перестало что-либо значить – она будто ушла из жизни, вместо Живущей эльдэ обернувшись воплощением Цели. Воплощением, умеющим Помнить и Понимать. 

Многие молодые эльдар с восхищением глядели на неё, и ей уже можно было выйти замуж, но Эленнилэ не обращала на них внимания – разве что скользила по их лицам своими удивительными серыми глазами. Она видела, что те смотрят лишь на неё, но смотреть с ней в одном направлении никто не отважится, да она и не открыла бы никому свою душу. Когда она найдёт – это увидят все, и, возможно, искажение будет исправлено... Тогда, может быть, и придёт пора думать о себе. Но сейчас – танцевала Эленнилэ одна, и сплетала слова странной песни, смысл которой ускользал от слуха, оставляя лишь туманно-светлый след в душе, и которую она называла про себя – Elenyalinde, Песня Моей Звезды…

…Красива Эленнилэ. Но когда смотрят на неё старшие эльфы, помнящие Мятеж, узнают они знакомые, врезавшиеся в память черты, в блеске серых глаз видят погасший взор, в разлёте тёмных волос – чужие кудри. И сторонятся они Эленнилэ, и боятся того, что несёт она с собой…

Так страх снова пришёл в Валинорэ*.

…Эленнилэ стояла перед дверью солидного валмарского дома и уже третий раз нажимала на кнопку «звонка». «Звонок» в Валинорэ был редкостью. Помнится, в одном из архивов Эленнилэ встретила упоминание о том, что на двери дома Феанаро было такое же устройство, и в который раз восхитилась необычайным умом Духа Пламени – подобного больше не делал никто. (Правда, большинство Эльдар не разделяло эти её мысли о «величии» Феанаро, и особенно тот, в чей дом она хотела войти).

Но по-другому было нельзя. Цель Памяти требовала любой ценой вернуть правду о прошлом Валинорэ, так что к дверям семейства Мудрых Эленнилэ привёл всё тот же злосчастный интерес – и один вопрос…

«За что ненавидишь, Карнвэ Мудрый?»

Вопрос – и о себе, и о нём.

Слова летописи – жар ненависти. Холодный жар. Странно, но так тоже бывает. И подпись, чеканным и твёрдым почерком, с едва заметной ностальгией по старой письменности – «Inya, Karnwe Sainer».

Дверь открылась…

Нолдо. Волосы чёрные, но причёска – на ваниарский манер². Глаза – светло-карие, льдистые.

А за ним, почти опершись на его плечо – жена. Нениэ, тоже Мудрая. (Их, Мудрых, здесь целый Валмар). Похожа на мужа не только внешне, но и чем-то внутренним, неуловимым, лишь глаза – потемней, потеплей…

– Aiya! Я – Эленнилэ, Художница, дочь Линдэла. Я пришла спросить. – нолдэ собралась с духом и на одном дыхании, единственным выдохом, произнесла: – Скажи, за что ненавидишь, Карнвэ Мудрый? Почему отводишь взгляд, когда видишь меня? – и самый главный вопрос, вскрывающий ту самую причину, о которой она впервые задумалась ещё так давно по счёту души, так недавно по счёту Долгих Лет... – Почему ты исказил правду о Феанаро? Не говори, что я ошиблась, Мудрый, – Художницу³  не обмануть!

…Это значило лишь – непохожий и страшный портрет…

Не более – но и не менее.

Карнвэ помрачнел, и из его глаз повеяло промозглой стынью араманской земли.

– Не знаю, что и ответить тебе, Любящая Звёзды…

Нениэ тронула мужа за руку:

– Meldo verno… Может, ты скажешь? Ведь ей ничего не нужно – только правда…

Нениэ каким-то непостижимым образом угадала ничтожность всего перед Целью и Памятью... или это тоже – ментальные техники?

А Эленнилэ стояла и ждала. Память могла выдержать всё, могла ждать и вечность – лишь бы узнать.     

– Ну что ж, Любящая Звёзды… - со вздохом, не предвещавшим хорошего, начал Мудрый.

…такой же голос, как у atarinya в тот день…

– …слушай, почему! Ты слишком похожа. На него. Довольна? – резковато осведомился он.

Эленнилэ сама не до конца понимала, какое чутьё подсказало ей именно эти слова, прямо не следующие из слов Карнвэ, но лишь они были единственно правильны – хоть жестоки.

– Так значит… ты писал просто ложь, Мудрый? – голос Художницы, не желавшей отступать, зазвенел непривычными для неё интонациями.

В Карнвэ же словно что-то прорвалось изнутри:

– Да! Всё, всё, что писал – неправда. Но она была нужна, клянусь Элентари! Чтобы никто больше не обманулся… Как она!

– Она… это кто? – Эленнилэ внезапно окатила холодная волна страха. Вот и та правда, которую она искала... но расскажет её – Исказитель... Свою тайну... Неужели без этого не достигнуть того, что она должна?

Нениэ журчанием ручья вступила в разговор:

– Он говорит о нашей младшей дочери, Валинориэн. Валинориэн Айвендэ.

…Птица, Рождённая В Валиноре?...

– ...Она была умной, весёлой, послушной… - приглушённо и уже обычно-сдержанно рассказывал Карнвэ. Пока не встретилась с… этим. Они подружились. Мы с Нениэ хотели помешать, переселились в Валмар. Но вопреки нашей воле она всё равно вернулась в Тирион. А потом был Поход, который мы зовём Мятежом Нолдор. Она даже не попрощалась! Позже я слышал, что Феанаро видели говорящим с эльдэ в мужской одежде, похожей на дочь… А теперь её, наверное, убили. И в этой, как и в других смертях, виновен Дух Пламени!

«Как я, - думала Эленнилэ, пока падали, как драгоценные камни на каменный пол, слова Мудрого, – только ей повезло – она знала его лично. И перестала быть послушной, узнав. Как я».

Карнвэ говорил, а в глазах его был всё тот же лёд. Не за потерю дочери мстил он памяти Феанаро – за потерю своей  власти над ней…

– Теперь ты знаешь, Любящая Звёзды. Хоть и не всё... – Нениэ бросила быстрый взгляд на мужа, но тот демонстративно замолк. – Думаю, тебе удалось бы найти общий язык с дочерью… Может, я отдам тебе её записи? Они остались после её… ухода.

– Благодарю, Нениэ Мудрая. – нолдэ не поклонилась – кивнула.

– Зачем, Нениэ? – Мудрый удивлённо и, похоже, рассерженно, посмотрел в лицо жене.

– Пусть – ей, Карнвэ… Ты всё равно их даже не читал. – с затаённой грустью произнесла Мудрая, заходя в дом.

Она вернулась быстро – со стопкой листов пергамента, на которых явственно были заметны буквы...

Эленнилэ уже уходила, но обернулась и вдруг – спросила, механически, не сознавая, зачем:

– А этот «звонок»… Откуда?

…Память должна знать всё…

– Айвендэ подарила. Ей – Феанаро, она – нам… - тихо отозвалась Нениэ.

А Карнвэ прохладно добавил:

– Прощай, Любящая Звёзды…

Эленнилэ дома. Сидит за столом, и световой кристалл освещает отполированную поверхность красного дерева, на которую, впрочем, редко ложаться документы – слишком редки или стары многие, чтобы уносить из архивов...

Разбирает листы, исписанные быстрым почерком. Письменность, правда, старая – румиловская Сарати, но она может прочесть – пришлось выучить во время долгих поисков. Памяти пригодится всё.

«Меня всё называют Валинориэн. Но мне это не очень нравится. Ведь можно же, кроме родительского, зваться и своим именем! Избранное оно, по-моему, называется. Вот я и возьму себе такое. Помню, когда я была ещё совсем маленькой, amme звала меня Айвендэ, Птичка… Но лучше – Айвис. Это красивее, будто стрела летит, как на охоте. И пусть друзья меня так зовут, а не кто попало».

…Айвис. Айвис. Птица. Знак Свободы на имени. Птица Свободы…

«Сегодня я познакомилась с одним нолдо! Мы почти подружились. И он умный, гораздо умнее меня, а atarinya говорит, что я одна из самых сообразительных! С ним так интересно говорить, и он совсем не высокомерничает <…> У него серые глаза – как колдовской туман над озером в Лориэне, сквозь который словно искры пламени светят, а волосы кудрявые, тёмно-каштановые. А зовут его – Феанаро…»

«Ничего себе! Оказалось, он сын короля Финвэ! Но всё равно я буду с ним дружить! Он много знает, и я беру у него книги почитать…<…> А ещё мне Феанаро жаль. Его мама умерла. Это очень страшно. Ведь мы, Эльдар, не умираем просто так. Ему, наверно, часто бывает грустно… Жена же его отца, Иниссэ из Ваниар, говорит, что мама Феанаро, Мириэль, из-за него умерла. И поэтому Феанаро Иниссэ ненавидит. Я бы тоже ненавидела за такое».

…Шуршат переворачиваемые листы, шуршат года, ложась под ноги листьями Лориэнского Леса, и всё больше узнаёт Эленнилэ об Айвис – и о Феанаро…

«А сегодня он мне показал своё новое изобретение – «звонок». Мне так понравилось! Благодаря ему теперь можно не стучать в дверь и даже узнавать, кто пришёл. Феанаро говорит, что это здорово пригодится его отцу – к нему столько посетителей приходит! Ещё бы – Королю приходится во все проблемы вникать. Феанаро хочет отцу помочь, но не всегда получается... Мы для себя условный звук придумали – 2 долгих звонка, и 3 коротких. И Феанаро мне «звонок» подарил. Я его на двери повешу».

«Мы должны переехать. Так nostari говорят. Я не хочу уезжать из Тириона. Зачем мне Валмар? Там эти, Ваниар. Избранные Эльдар, как сказал atarinya. А я их всё равно не люблю. Феанаро говорит, что они – любимчики Валар, потому что только сидят и поют, или занимаются своими «мысленными построениями». А мы, Нолдор, не любим без дела сидеть. И со всеми делами, остаётся время даже на песни... <…> Я рассказала ему, что больше не буду жить в Тирионе. А он в ответ сказал, что мои родители не Нолдор, а «vanyarin kaukari». Я хотела обидеться, но поняла, что он прав. Феанаро вообще часто прав. Даже многие взрослые не всегда так правы. Может, atarinya поэтому и считает, что он – дурная компания?..»

На этом записи обрывались. И Эленнилэ не составило труда догадаться, почему. Не таково было состояние юной нолдэ, чтобы браться за перо, пока не прошло бы какое-то время с переезда... А потом она просто не успела – для неё начался тот самый возраст «усиленной учёбы», заставлявшей о многом забыть… И Эленнилэ не сомневалась, что руку к этому приложил именно Карнвэ Саинер – чтобы дочь меньше тосковала по друзьям и Городу. Но при мысли об этом Художнице стало грустно – бесполезно обвинять Мудрого, да большинство Валиноринни даже не посчитали бы девочку-птицу, запертую в золотой клетке – преступлением.

«А всё же интересно – какая она была? Каким делом занималась?..» - с привычным любопытством Памяти подумала Эленнилэ, но тут же вздохнула, осознав, что здесь ей не поможет уже никакой документ: 

– Увы, пустые вопросы…

...Взгляд Эленнилэ рассеянно скользил по поверхности стола, и вдруг она увидела, как какой-то не замеченный ей ранее листок слетел со стола и стал плавно опускаться на пол. Глаза молодой нолдэ зажглись любопытством, и быстрым движением, в котором не было и следа от прежней рассеянности, она перехватила листок. Подняв его, Художница замерла – это был небольшой рисунок, сделанный карандашом, и, насколько она могла об этом судить, тем эльда, кто обладал мастерством для придания образу «жизни». Лицо эльдэ, ещё сравнительно молодой. Высокий лоб, чёткие, волевые черты, губы – в полуулыбке-полуусмешке… Голова чуть откинута назад, прямые чёрные волосы рассыпаны по плечам. А глаза – тёмно-карие, пронзительные. Даже с портрета они смотрели прямо, будто заглядывая в душу и задавая какой-то вопрос, который Эленнилэ была не в силах услышать. И ей почудилась на миг – не раскрытая способность к какому-то движению души... 

…Айвис, Птица Свободы…

…так вот она…

…Именно такая нолдэ и могла понять – его…

Эленнилэ ждало и другое открытие. Осматривая лист взором Художницы, с разных ракурсов, она заметила, что на обратной стороне что-то написано. Перевернула лист – и там обнаружилась запись, сделанная тем же быстрым почерком, но уже новыми знаками Тэнгвар.

«Это, наверное, последнее, что я пишу. По крайней мере, здесь. Я ухожу с Феанаро и его войском, в Эндорэ. Странно, ещё несколько часов назад никто и подумать не мог, что случится такое… Я сама не помню, как возвращалась с Праздника. А в Тирионе –  паника.. То есть была… Сейчас уже поспокойнее. Феанаро отдаёт какие-то приказы, все вытаскивают из домов самое необходимое… Похоже на муравьёв. Я лично ничего, кроме меча, не возьму. Остальное – в прошлом. Там же, где теперь и Древа. Меч мой создал Феанаро, а у меня нет причин сомневаться в нём, хоть сейчас он, по-моему, немного не в себе. Ещё бы… А жизнь свою я дёшево прислужникам Врага не отдам. Спросите хоть Мэллио – всегда мне проигрывал, хоть и один из лучших, а Артанис не скажет, как однажды мне уступила…

Я пишу, чтобы как бы проститься с прошлым, и, не оглядываясь, идти вперёд. В этом я полностью согласна с Феанаро. Я иду в Эндорэ… наверное, за Свободой и «смыслом жизни»,так это кажется зовут Мудрые, ну и, конечно, из-за моих друзей.

Прощай же, мой город и всё, что я знала в жизни. Я не люблю сидеть и ждать, и ухожу в ночь, потому что утро наступит там, куда мы придём».    

Эленнилэ неожиданно резко отодвинула листок на край стола и ещё некоторое время сидела в молчании, опустив голову. Ей не было дано знать, чем завершилась эта судьба… Айвис могла погибнуть вместе с Феанаро в Битве-под-Звёздами, или в другой Битве Войн Белерианда, или жить долго… Но это тоже были пустые вопросы, как и те первые, а ответов – навсегда нет. Даже для неё, Памяти, потому что её Цель – в другом...

«В любом случае, - думала Эленнилэ с тайной тоской, - она прожила гораздо более полную и интересную жизнь, чем я или любой валинорино. Птица Свободы открыто сделала свой выбор – следовать за Феанаро… Такое было её время. А мне лишь – скрытно лазать по архивам…»         

…Ещё только став совершеннолетней, Эленнилэ сразу оборудовала себе отдельную мастерскую в живописном и тихом месте за границами Тириона и пригородов, где в основном и проводила долгие часы, особенно в последнее время. Они приносили её душе покой, и ей казалось – она и вправду видит каритны Прошлого, которые наносит на холст... И, кроме всего прочего, Эленнилэ старалась создать картину, в полной мере отображающую внешность и душу Феанаро… Но пока – это были лишь почти бесплодные опыты.

Изредка Эленнилэ появлялась и на «складах мудрости», как она насмешливо прозвала старые архивы, до которых не было дела подавляющему числу Валиноринни. Искала рукописи – неискажённые, свидетельствующие о Прошлом. Таких было мало, судя по почерку, написанных молодыми эльдар, но всё-таки – были. Тех книг времён Непокоя, которые Мятежники не унесли с собой, не уничтожили – но постарались засунуть подальше... Но Художница практически уже отчаялась найти ещё что-то о том, кто притягивал Воплощённую Памяти больше всего, чей образ был – стал? – сущностью её Цели…

В одном из старейших книгохранилищ Валинорэ, в тёмном зале, где никто не бывал «ieni unotime», шла Эленнилэ, держа в руке единственную свечу, и свет её бросал причудливые тени на стены и потолок, а звуки шагов отдавались гулким эхом…

Молодая нолдэ обратила внимание на книги, небрежно сваленные в одном углу. Эленнилэ подошла ближе… и у неё перехватило дыхание, она замерла, широко раскрыв сияющие серые глаза и мысленно славя Великих за дарованное чудо. Ибо на надписи рядом с книгами значилось: «Библиотека Северной Башни»…

Как зачарованная, она медленно присела около книг, опустив на пол свечу, и стала разбираться в завале, превращая книги из бесформенной груды в упорядоченное собрание, которое, она надеялась, вполне сможет оказаться у неё в доме… И вдруг – из одной книги выпал листок. В тусклом свете меж свечой и полутьмой хранилища он был похож на призрак и, казалось, мог разлететься пылью. Лишь это заставило Эленнилэ сдержаться, не схватить лист рывком, а осторожно взять кончиками пальцев…

Она склонилась над листком и увидела летящие росчерки букв, вещественный след неукротимого духа…

«Мы всё здесь сходим с ума. Медленно, зато верно. Седьмой год уже, как в этой Башне… Интересненький опыт над нами поставили, как в лаборатории на открытом воздухе – запри 9 эльфов в одном месте, и посмотри, за сколько они свихнутся или перережут друг друга. Глядя на сыновей, думаешь – им до этого недалеко. Хотя, признаться, и сам временами не лучше. Вчера наорал на Карнистиро – потом, правда, он у меня до конца дня прощения просил. Они всё больше напоминают мне Нерданель, и так же тягостно с ними. Почти всё время сижу в библиотеке. С книгами отвлечься можно, да их всё равно не так много, скоро так перечитаю все. А отец заперся в своей комнате – ему, видно, тоже надоели скандалы. Да ещё, вдобавок, кажется, что они все отправились со мной в это раужье изгнание, только чтобы потом бросать на меня укоризненные взгляды и сетовать на «злой рок».

В Валинорэ нет тех, кто способен понять меня, так как никто здесь не схож во многом со мною. Моего странного состояния… Не поймут. Ни отец, ни сыновья, ни Нерданель. Да и Айвис, наверное, не поняла бы. А никому другому я не позволю даже пытаться. И чтобы никто не увидел этой тяжести и пустоты в моей fea, приходится быть ещё более гордым, более нелюдимым, но от этого часто хуже… Колдовской круг какой-то. Не вырваться.

И, главное, я чувствую, как сам изменяюсь. Становлюсь тем, чем раньше не был. Будто окончательно лишаюсь возможности вызывать какие-либо тёплые чувства.

И это пишу, пока я – ещё прежний я, Куруфинвэ Феанаро. Пока другая часть моей души не сорвалась с цепи, как охотничий пёс Оромэ.

Странно, но в последнее время я часто думаю об Эндорэ. Раньше это было чисто умозрительно... А теперь почему-то мне кажется, что там мне будет лучше. Свободней, что ли…

Но я всегда останусь Воплощенным Пламени и буду вести себя как истинный нолдо. По крайней мере, если…

Рауг, опять шум внизу! Неужели опять Майтимо с Тьелкормо поцапались? Даже не написать спокойно ничего в этой Башне…»

Эленнилэ держала листок в руках, стараясь успокоить чувства, клубящиеся в душе, а её глаза будто видели написанное. Ей словно открылась часть лабиринта этой огненной души – ибо целого понять было никому не дано. Стали понятней причины и следствия, действия и боль, – но лишь только ей. И впервые в жизни Воплощённой Памяти в ней говорила не Цель Памяти, не останавливающееся ни перед чем стремление к исправлению Искажения, а нечто другое...

«Я надеюсь, что поняла, Феа-нар» - прошептала Эленнилэ.

И в сердце её раненой птицей шевельнулось то самое нечто, жалость – чувство, которое никто и никогда не испытывал к Духу Пламени. И слёзы, первые в жизни, живые и горячие слёзы не Памяти – а Живущей Мирроанвэ, текли по щекам Эленнилэ, ибо знала она, что душам в Мандос не услышать сказанного Живыми…

…Примерно за месяц до Праздника Лета, на рассвете, когда Анар позолотил своими лучами верхушки деревьев ближнего леса, в тишине своей мастерской Эленнилэ нанесла последние мазки на последнюю свою картину. Всего их было три – главных творений Художницы.

Первая – дружеский поединок на мечах Айвис и Феанаро. На лицах – улыбки: насмешливая у Феанаро «всё-равно-уступишь!» и безрассудная у Айвис «ещё-кто-кого!», глаза светятся азартом. Фигуры летяще-естественны…

Вторая – Феанаро один в Библиотеке Форменос. Взгляд – полон странной тоски, лицо – как у готового бросить всю жизнь с откоса (глухим эхом: «Так – будет...»). Эленнилэ удалось передать то самое настроение его листа-дневника...   

И третья, последняя, лучшая – просто портрет Феанаро. Но не того, изображённого в летописях Карнвэ Саинера. Портрет гордого эльфа, с кудрявыми волосами цвета тёмного каштана и удивительными серыми глазами, недоверчивыми, но искристо-весёлыми. Феанаро с портрета глядел оценивающе, но без какой-либо злости. Таким увидела его Эленнилэ-Память в Светлые Дни Валинора.

…Прекрасны картины Эленнилэ. Видевшие их говорят, что как живые выглядели на них образы. Без всяких Чар казалось – вот-вот шевельнутся под ветром деревья заднего плана...

Но не нужны Валиноринни её творения, особенно последние. Эльдар Благословенной Земли бояться их – да и не только их, не совсем их – боятся нежданной Памяти, которая может вновь разрушить такой маленький, покойный и привычный мир...

Ибо не хотят они правды о Феанаро и Прошлом, живя настоящими днями.

Ибо не хотят они, чтобы дети их стали похожи на Эленнилэ и отдалились от них.

Ибо в безумно-отчаянной самозащите от пришедшей яростным ветром Художницы стёрлась грань меж добром и злом.

Приговор был вынесен, а даже Намо Мандос временами милосердней общественного мнения...

Даже родители от неё отвернулись. Угрюмый Линдэл со словами: «Знал я, что добром это не кончится!» захлопнул перед Эленнилэ, чьё лицо исказилось болью и ужасом, дверь дома, где она родилась и выросла. А мать лишь взглянула с укором, стоя у окна, когда нолдэ уходила, пряча слезинки отчаяния. И большинство эльдар Валинорэ проходило либо мимо, либо демонстративно не глядя – около места, где были выставлены её картины.

Эленнилэ осталась одна в многотысячном Валинорэ. И на Летнем Танце ей больше не было пары и круга, и на холмах Валмара не мелькало больше в танце её платье, и не было больше слышно песни «Elenyalinde».

Цель не была достигнута.

Она нашла, завершив долгий поиск, это увидели все – и не увидел никто. Искажение не было исправлено ею, и она, молодая Художница, бывшая воплощением Цели Памяти, осталась лишь пустой оболочкой, которой больше было незачем жить. Пустота и удивительное спокойствие заполнили освободившееся место...

А мысль Эленнилэ в эти мучительные дни и недели всё чаще стала обращаться к древнему труду, найденному в «Библиотеке Форменос», которую она, когда это имело ещё какое-то значение, всё-таки перенесла по частям к себе в мастерскую. Книга была – о fea и hroa, и один отрывок из неё бесконечно крутился в памяти Эленнилэ. Там говорилось, в полном несогласии в главными документами по этому вопросу, что если «один из Эльдар сам заставит душу свою покинуть тело своё», то может его fea не подчиниться зову Намо Мандоса. Но не записано ни одного раза, чтобы осмеливалась душа на такое, ибо известно всем, что обречена бездомная fea на вечные скитания в Арде…

Но Эленнилэ было известно, что есть и другие миры, в которых тоже могут быть Воплощённые. И родилась у неё мысль об уходе, как выходе, ибо в Валиноре уже не было для неё места, а там, возможно, есть места, где нужна Воплощённая Памяти, и где воля к жизни и Цель вновь наполнят пустую скорлупу души.

Её не приняли и не захотели понять. Это – она так и не решалась произнести слово «смерть» – было лишь логичным итогом – шептала ей угнездившаяся внутри спокойная пустота.

Но каким-то образом Эленнилэ чувствовала, даже знала – она не последняя из Воплощённых Памяти Валинорэ…

…нельзя изменять прошлое…

…придёт Память…

…столько раз, сколько понадобится…

…Теплым вечером Эленнилэ вышла на порог своего дома-мастерской, вдохнула дальний аромат цветов, которые однажды – так давно! – рисовала, и стала смотреть на заходящий Анар. Она прощалась – сначала безмолвно, но затем волна поднялась в её душе, требуя выражения – полёта ввысь голоса, красивого и сильного от природы...

…И в последний раз земля, деревья и травы Валинорэ слышали Песню Её Звезды…

В то утро Эленнилэ встала рано. Она одела лёгкое розовое платье, вышла из дома, и утренний свежий ветерок овеял её усталое лицо. Путь Художницы лежал на её любимую поляну в Лесу Лориэн, поросшую нежно-светлыми звездоцвéтами. Туда, где совсем недавно, у ручья, посреди мягкого звездоцветного ковра, из земли поднялся новый, необыкновенный цветок. Алые лепестки и середина цвета небесного чёрного шёлка – ярость и яркость, непонятная красота крупного цветка, соединившего в себе Ночь и Пламя…

Эленнилэ знала – такой в Валинорэ один.

…И вот теперь, придя на эту поляну и постояв несколько мгновений неподвижно, Эленнилэ стала срывать цветы – маленькие, белые и голубые, четырёхгранные звездоцветы – и вплетать их в венок, который украсил её каштановые кудри.

И, наконец, она подошла к Цветку, который не раз называла в душе – Феанарлотэ. Наклонилась, и цветок будто сам лёг ей в руку – даже усилия не потребовалось, чтобы сорвать его… Феанарлотэ она вставила в волосы, чуть с краю от венка.    

Выпив в последний раз из ладоней прохладной воды Ненэльмэ, Эленнилэ направилась к границе Валинорэ, западным отрогам гор Пелори.

Взобралась по скалам на отвесный утёс, не обращая внимания на рвущееся платье, на слепящие блики восхода, на сильный ветер гор. Выпрямилась – ветер колыхал подол её платья и волосы, силясь сбросить раньше срока, а Эленнилэ смотрела на восток, где разгоралась новая заря. Протянула руки к Анар, к Эндорэ, где ей не суждено побывать – и с ясной улыбкой того, кто всё решил для себя, шагнула вперед…

…Тело Эленнилэ нашли Тэлери, и сообщили о страшном случае остальным. Что больше всего удивило собравшихся эльдар – то, что несмотря на внешние следы падения с такой невообразимой высоты, на переломанные – всё без исключения – кости, на безобразно вывернутые конечности и пальцы, на лице почти совершенно не было ничего заметно. Оно и мёртвое было прекрасно, и смотревшие на него не могли поверить глазам – молодая нолдэ улыбалась… А глаза, пусть уже подёрнутые смертной дымкой, были раскрыты, и в них ещё таял луч той Звезды, к которой Эленнилэ стремилась всю жизнь… На её голове оказался венок из неказистых звздоцветов и с одним странным красно-чёрным цветком, запутавшимся в изорванных волосах. И кто-то из Вернувшихся-из-Эндорэ задумчиво сказал, что цветок этот – мак, считавшийся цветком скорби…

Эленнилэ похоронили на её любимой поляне в Лесу Лориэн, где она так часто бывала. Это место после старались обходить стороной, и потому мало кто видел, что там, где лежала молодая Художница, вырос новый мак-Феанарлотэ – Знаком для других, кто ещё пойдёт Путём Памяти…

…И наверное, всё же не зря есть среди Эльдар красивая и невероятная на первый взгляд легенда, что душа Эленнилэ была единственной, никогда не бывшей в Мандос…

1 – «Валиноринни» - «валинорские» (квэнья). Название Эльдар, живущих в Валиноре, в пику «Эндорэннор» - «народу Средиземья».

* - аллюзия на «Сильмариллион». В каком-то переводе Главы 8 были слова «Тогда страх и Тьма впервые пришли в Валинор»

2 –  это значит – с чёлкой. Нолдор носили причёски с открытым любом.

3 – хотя это чувство Эленнилэ было в большей мере обусловлено тем, что она – Воплощённая Памяти (см. Примечание 5).

4 – переводится как «оборотни ваниарские». Выражение, изобретённое Феанаро, обозначало позже тех из Нолдор, кто принял ваниарский образ жизни, в кругу националистически настроенных Нолдор.

5 – воплощенный (перевод эльфийского термина мирроанво) (разумное существо в любом из Миров), чьё имя несёт какой-либо Знак, называется Воплощённым этого Знака. Например – Эленнилэ (Знак Памяти) – Воплощённая Памяти, Феанаро (Знак Пламени) – Воплощённый Пламени, Айвис (Знак Свободы) – Воплощённая Свободы, и т.п. Сущность, отображаемая в Знаках, есть совокупность определённых черт или склонностей. Знак Души определяет Путь Души, т.е. судьбу Воплощённого, а, точнее, некое его «предназначение». Однако, это «предназначение» связано обратной связью с качествами личности. И Воплощённые, имеющие один и тот же Знак, имеют не одинаковые «предназначения», а одинаковое их «русло», «направление».

6 – есть два варианта произношения эльфийских имён. Если мы бы хотели обратиться к эльфу, или говорить о нём просто как о эльфе, то употребили бы «настоящее» имя (напр. «Феанаро создал Сильмариллы»). А если же об эльфе говорится в контексте его имени («Не зря его называли Духом Пламени»), то произносится так: «Феа-нар(о)».

7 – предположительно, Эленнилэ было известно о «других мирах» именно из книг молодых (на тот момент) авторов из «Библиотеки Форменос»

8 – «Звёздная Вода», «Звёздные Струи» (квэнья). Ручей, один из многих в Лориэнском Лесу.   

[e-mail] [Гостевая книга]